Главная  Чемпионы  Соревнования  Корпоративы  Фестивали  Киносъемки  Обучение  Награды  История Статьи

Лопата

Они прорвались на рассвете, когда туман еще цеплялся за пожухлую траву и воронки. Не «Тигры» — с ними тут бы просто смели нашу ниточку окопов. Это были старые, юркие Pz.III, «тройки», поддержанные цепью пехоты в серо-зеленых шинелях. Артиллерийская подготовка была слабой, связь убита, и оборона трещала по швам.

Ефрейтор Глеб Седов, бывший кузнец из-под Тулы, отполз от развороченного взводного окопа, таща за собой единственного уцелевшего — молодого пулеметчика Витьку. Пулемет был разбит. Из оружия — два «ТТ», три гранаты и саперные лопатки за поясом.

Они залегли в глубокой, затопленной жижей воронке от тяжелого снаряда. Отсюда, как из логова, было видно поле. Один из танков, видимо, потеряв пехоту из виду, решил действовать самостоятельно. Он кружил, как злой жук, давя пулеметным огнем очаги сопротивления, нащупывая слабину. И его путь вел прямиком к их воронке.

— Все, батя, — прошептал Витька, белея. — Сейчас накроет. Или гусеницей…

Глеб молчал. Его мозг, отключив страх, работал с холодной, кузнечной точностью. Гранаты? Бросить под гусеницу — максимум, контузить, не убить. Подбежать, бросить на решетку моторного отделения? Шанс один из ста, и пулеметчик в башне не дремлет. Танк приближался, грохоча, вздымая грязь. Уже слышно было, как скрипят его траки, ломая промерзшую землю.

И тут взгляд Глеба упал на саперную лопатку на его поясе. Не большую, пехотную, а маленькую, складную, МПЛ-50. Остро отточенную им еще под Сталинградом — она резала консервы, копала, и даже однажды… Глеб вспомнил, как в рукопашной рубанул немца обухом по каске. Лезвие было тонкое, как бритва, на конце — почти острие.

Механизм, который в его голове щелкнул, не был отчаянной бравадой. Это был расчет. Танк Pz.III, он его знал. Слабое место — не броня корпуса, а ходовая часть. Резиновая бандажная лента на опорных катках. А самое уязвимое — тормозные шланги и тросы управления, идущие вдоль борта, под прикрытием, но не под основной броней.

— Витька, — сипло сказал Глеб. — Отвлекай. Как подойдет ближе — кричи, стреляй в смотровую щель из «ТТ». Всё, что есть.

— Что ты…

— Делай!

Танк, рыча, полез на край их воронки, накренившись. Пулеметчик в башне искал цели впереди. В этот момент Витька, собрав всю волю, вскочил по пояс и с диким криком начал палить в железного монстра из пистолета.

Немецкий пулемет резко развернулся в его сторону, строчка легла в бруствер в сантиметрах от головы парня. Но эти две секунды были всем, что нужно было Глебу.

Он не побежал на танк. Он, как ящерица, рванул под него, в пространство между гусеницами и корпусом, пока танк, переваливаясь через край воронки, почти завис над землей. Воздух был густой от выхлопа и гари. Грохот оглушал. Глеб, прижавшись к сырой земле под брюхом машины, развернул свою лопатку, взяв ее за самый кончик черенка, как метательный нож.

Он целился не наугад. Он бил в то, что видел: в пучок резиновых шлангов, идущих от борта к тормозным механизмам опорного катка. Лопата, брошенная с чудовищной силой бывших кузнечных мышц, вошла не лезвием, а острием клинка, как зубило.

Раздался негромкий, но отчетливый хлопок — лопнувший под давлением шланг. Из-под брони брызнула маслянистая жидкость. Танк, уже почти съехавший с воронки, дернулся, и его левая гусеница вдруг замерла, в то время как правая продолжала работать. Машина резко, неуклюже развернулась на месте, подставляя свой борт.

Из башенного люка уже вылезал ошарашенный командир. Но Глеб был быстрее. Он выхватил последнюю гранату, выдернул чеку, и, сделав шаг, забросил ее прямо в открытый десантный люк на борту корпуса, куда обычно садилась пехота.

— Витька, вниз!

Он скатился обратно в воронку, накрыв собой парня. Глухой взрыв раздался внутри стального тела. Танк вздрогнул и замер. Из всех щелей повалил черный, едкий дым. Люк башни захлопнулся, потом откинулся снова, и оттуда, кашляя и обгоревшие, полезли двое уцелевших танкистов, тут же поднявшие руки, увидев наведенные на них пистолеты.

Когда все стихло, Витька, дрожа, смотрел на дымящуюся громадину, а потом на Глеба, который, тяжело дыша, вытирал грязь с лица и подходил к застрявшей в борту танка своей саперной лопатке. Он дернул за черенок — лопата поддалась, с характерным скрежетом.

— Как… как ты догадался? — выдавил Витька.

Глеб внимательно посмотрел на залитое маслом и гидравликой острие своего инструмента, потом на обездвиженную машину.

— Не догадался. Вспомнил. У железа, брат, как у зверя — есть жилы. Переруби жилу, и ноги не пойдут. А лопата… — он взвесил ее на ладони, — она чтобы копать. Но если копать негде, значит, ею рубить надо. Куда придется.

Он снова засунул лопату за пояс. Просто инструмент. Но с той минуты для Витьки, а потом и для всего полка, малая саперная лопата перестала быть просто «холодным оружием и шанцевым инструментом». Она стала тем, чем может стать в руках отчаянного и умного солдата любая вещь: последним аргументом пехоты, способным, если бить точно, перерезать жилы стальному зверю.

Мы на карте